Глава 41

Страдание

Как воздушные пузырьки, которые сжимаются и исчезают в стакане, группа фееподобных форм рассеялась передо мной и исчезла. Деликатное существо, чью руку я держал, упорхнуло, как туман при первом порыве ветра, и вскоре рассеялось в невидимости. Украшенный амфитеатр исчез, сама земная пещера исчезла, и я обнаружил себя одиноко стоящим в бескрайней пустыне. Я повернулся во все стороны, чтобы убедиться, что ни один видимый предмет не появился для нарушения монотонности. Под ногами у меня был чистый белый песок, который мягкими волнами простирался до горизонта, как если бы океанская зыбь была остановлена и преобразована в песок.

Я присел и стал вблизи рассматривать песок - набрав его в ладони, стал пропускать между пальцами и рассматривать, как он падает на землю. Безусловно, это был песок. Я ущипнул себя, дёрнул за волосы, рванул себя за одежду, подпрыгнул и громко закричал, чтобы показать себе, что я один. Это было реальностью, да, реальностью. Я одиноко стоял в песчаной пустыне. Начинался рассвет, и на одной стороне медленно и величественно поднималось огромное солнце.

"Благодарю Бога за Солнце - воскликнул я. - Благодарю Бога за свет и тепло Солнца".

Снова я был на поверхности Земли. Ещё раз взирал я на эту великую сферу, которой так часто молился, считая себя ничтожеством в мрачных земных пещерах, и за которую был готов отдать всю свою жизнь, чтобы увидеть её ещё раз. Я упал на колени, в благодарении подняв руки. Я благословлял поднимавшееся Солнце, бескрайний песок, окружавший меня воздух, и снова и снова выражал благодарность за своё освобождение от подземных пещер. Я не подумал задаться вопросом, посредством какой силы было исполнено это чудо. Меня это не очень-то и беспокоило. Подумай я о материи вообще, то из страха не посмел бы и думать о том, что такой переход мог оказаться иллюзией, бредом.

Я повернулся к солнцу и пошёл на восток. По мере наступления дня и восхождения солнца на небе я продолжал своё путешествие, всеми силами нацелившись на то, чтобы придерживаться одного направления. Тепло возрастало, а когда солнце достигло зенита, то казалось, что все мои кости расплавились. Солнце в небе ощущалось шаром белого горячего железа возле моей головы. Оно казалось маленьким, хотя сияло как бы через некую трубу, направленную только на меня. Я тщетно боролся, чтобы убежать и выйти за его границы, а оно следовало за каждым моим перемещением, направляя свои пламенеющие лучи и концентрируя их всегда на мою беззащитную личность. Я снял верхнюю одежду, разорвал на куски рубашку, надеясь уловить веяние лёгкого ветерка, и подняв одну руку над глазами, а второй придерживая пальто над головой, я стремился избежать потока жары, но тщетно. Огненные лучи проходили сквозь одежду, как поток ртути через марлевую плёнку. Они проникали в мою плоть и испаряли мою кровь. Мои пальцы, кисти и руки набухли, как расширяется воздушный пузырь под воздействием тепла. Лицо моё распухло и стало в два - три раза больше, и, наконец, глаза мои были закрыты, ибо щёки и брови встретились. Я тёр своей бесформенной рукой слепое лицо и обнаружил, что оно было круглое как шар. Мой нос терялся в разбухавшей плоти, а уши исчезали подобным же образом.

Я больше не мог видеть солнце, но чувствовал живые, пронизывающие лучи, которых нельзя было избежать. Не знаю, шёл ли я или катился, знаю только то, что пытался убежать от тех смертоносных лучей. Затем я молился о смерти и в каждом дыхании просил силы, которые перенесли меня на земную поверхность, перенести меня обратно к низшим кавернам. Воспоминание об их прохладной освежающей атмосфере было подобно мысли о небесах для потерянного духа. Я испытывал агонию проклятой души, и теперь в противоположность прошлым временам, думал о совершенном счастье в мрачных земных пещерах. Я думал о том дне, когда стоял у устья пещеры в Кентукки и пробирался по воде с моим спутником. Я вспомнил об освежающей прохладе течения в темноте той пещеры, когда исчез последний солнечный луч, и проклинал себя за то, что тосковал тогда по солнечному сиянию и поверхности земли. Я мысленно кричал, как глупый человек, ничему не радуясь, где бы и как бы он не оказался. Это была расплата - я проклят за свой недовольный ум. Это было адом, и по сравнению с ним всё остальное на земле или под ней казалось счастьем. Тогда, в приступе бешенства, я проклинал солнце, землю, самого Бога - всё существующее. Так я боролся в агонии, каждый момент которой, казалось, покрывал много лет. Я боролся в одиночестве, как потерянная душа, бредущая по бескрайним просторам вечно усиливающегося и концентрированного ада. День, однако, приблизился к закату, жара спала, и после этого моё искалеченное тело постепенно восстановилось до нормальных размеров, моё зрение вернулось, и, в конце концов, я стоял в песчаных дебрях, наблюдая заход большого красного солнца, как утром видел его восход. Но между восходом и закатом пролегала вечность страдания. Тогда, словно освободившись от чар, я упал измученный на песок и уснул. Мне снилось солнце и ангел, который стоял передо мной и спрашивал, почему я такой несчастный, а в ответ я указал на солнце. "Смотри, вот виновник человеческого несчастья" - сказал я.

Ангел ответил: "Если бы не было солнца, не было бы людей, а там, где не было бы людей, было бы несчастье".

"Несчастье от чего?" - спросил я.

"Несчастье от ума, - ответил ангел - нищета это вещь, а не концепция. Боль реальна, она не является впечатлением. Несчастье и боль всё ещё существовали бы и питались умственной субстанцией, даже там, где нет людей, ведь ум тоже реальность, а не представление. Боль, которой ты страдал, не была болью материи, а болью духа. Материя страдать не может. Если бы она страдала, то разогретый песок корчился бы в агонии. Нет, лишь ум и дух испытывают боль или наслаждение, и ни ум, ни дух не могут уйти от своей судьбы, даже если им удастся убежать от тела".

Вскоре я проснулся и снова увидел восход большого красного солнца, поднимающегося над песчаным краем моего пустынного мира. И я снова стал осознавать новую боль, ибо сейчас я воспринимал чувство жажды. Это привлекло мой ум, и мною моментально овладела интенсивная жажда - самое острое из телесных страданий. В то время как ожившие ткани тела требовали воды, все остальные физические чувства не ощущались. Когда у человека пересыхает горло, то все остальные способы пыток несущественны. Я больше не думал о восходящем солнце, не воспринимал больше испепеляющий песок, я чувствовал лишь страдание от жажды.

"Воды, воды, воды" - кричал я. Затем на расстоянии, как бы в ответ на мой вопль, я увидел озеро воды.

Внезапно, каждый мой нерв напрягся, каждый мускул вытянулся, и я полетел по пескам к желанному водоёму.

Я всё бежал вперёд и вперёд, а солнце поднималось всё выше и выше, и снова песок стал обжигать мои ноги и жарить плоть на костях моих. Ещё раз я испытал то нестерпимое чувство боли, боли разлагающейся под огнём плоти, и теперь с каждой жаждой, терзающий мои ткани, и огнём, иссушающим остатки моей испаряющейся крови, я в муках пытался пробиться к озеру, которое исчезало из моего вида, чтобы вновь появиться впереди.

Этот день был ещё более ужасным и, тем не менее, действие его было обратным тому, которое солнце оказывало на моё тело. На свою вчерашнюю молитву я получил заслуженный ответ, и проклятия вчерашнего дня вошли в самую мою суть. Я молил о помощи, и вместо распухших тканей и увеличенного веса, моё тело сжималось, подобно сушёной говядине. Стягивающая кожа сжимала твердеющее тело, и так как влага испарялась, тело сморщилось, сжавшись до самих костей. Мои связки выделялись, как большие протуберанцы, кожа моя стала тёмной, янтарного цвета, а тело стало прозрачным, как намокший рог. Я видел пульсацию моих внутренних органов, я видел пустые кровяные артерии, ссохшиеся нервы и опустевшие кровеносные сосуды своего скелета. Я не мог закрыть глаза. Я не мог укрыть их от палящего солнца. Я был мумией, всё ещё живой, высохшим трупом, идущим по песку, мертвым для всего, кроме боли. Я пытался упасть, но не смог, и чувствовал, что должен стоять прямо, пока солнце было видимо. Я не мог остановиться. Наконец, злобное солнце ушло за горизонт, и как только исчез его последний луч, я упал на песок.

Я не спал, не отдыхал, не дышал, не жил, как человек, я лишь существовал, как живая боль. Представление о боли реализовалось в сознающем нуклеусе - так прошла ночь. Снова поднялось солнце, и с его первыми лучами я увидел рядом с собой караван, верблюдов, людей, коней - огромную кавалькаду. Они быстро приблизились и окружили меня. Водитель каравана сошёл с животного и поднял меня на ноги, так как у меня больше не было сил двигаться. Он по-доброму со мной заговорил, и вам может показаться странным, хотя для меня нет, что он назвал меня по имени.

"Мы пересекли Ваш путь в пустыне, мы Ваши спасители" - сказал он.

Я показал жестом на воду, так как говорить не мог.

"Да, - сказал он - у Вас будет вода".

Затем он вытащил из кожаного сиденья, опоясывающего горб верблюда, стеклянную чашу с искрящейся водой и подал её мне, но прежде чем кубок прикоснулся к моим губам, он отодвинул его и сказал:

"Я забыл сначала передать Вам приветствие моих людей".

И тогда я заметил в его другой руке крошечный стаканчик, содержащий зелёную жидкость, который он подставил к моим губам, произнеся только одно слово:

"Пей".

Я быстро уставился на воду и открыл губы. Я ощутил её мощный наркотический аромат, и поспешил повиноваться, но сначала взглянул на моего освободителя, и вместо него увидел то же лицо сатанинской фигуры, которая дважды до этого искушала меня. Моментально, не думая о последствиях, без страха перед тем, что будет, я разбил стакан о песок и вернувшимся ко мне голосом воскликнул в третий раз: "Нет, я не буду пить".

Сразу же караван с верблюдами исчез, как фигуры в прошлых сценах, а искуситель растворился в воздухе. Снова песок подо мной стал естественным, я стал самим собой, каким был прежде, когда проходил адские испытания. Теперь я осознал, что моё избавление от подземных пещер последовало за аберрацией моего ума, но, по меньшей мере, я снова ясно увидел, что болезненная фантазия прошла, бред закончился.

От благодарности я упал на колени. Страдание, через которое я прошёл, оказалось иллюзией, под моими ногами были земные пещеры, мираж и соблазны были не реальными. Ужасы, которые я испытал, были воображаемыми - благодаря Богу - а песок был настоящим. Снова в одиночестве, я опустился на колени на бесплодную пустыню. Пустота простиралась от горизонта к горизонту. И, тем не менее, вид той безграничной пустоши, странной реальности - и это истина - был приятным по сравнению со страданием тела и души, которое я так ярко переживал.

"Это не удивительно, - сказал я сам себе - что во время перехода от подземных пещер до солнечного сияния наверху шок нарушил моё умственное равновесие и в момент реакции я переживал в воображении фантастические и кошмарные видения".

Подул прохладный и освежающий бриз, не знаю откуда - мне было всё равно. Это было слишком желанным даром, чтобы об этом спрашивать, и он приятно контрастировал со страданиями моей прошлой галлюцинации. Солнце жарко светило надо мной, песок пылал, запёкшись подо мной, и всё же славный ветерок обвивал мои брови и освежал дух.

"Благодарю Бога за ветер, за прохладу, которую он несёт. Лишь те, кто испытывал тишину пещерных одиночеств, через которые я прошёл, и ощущали ужасы недавних кошмарных сцен, могут оценить радость от порыва ветра".

Нелепость окружающих условий и их отношение к рациональным действиям вообще не приходили мне в голову. Казалось, что прохладный бриз шёл из безграничных просторов разогретой пустоши и был естественным. Освежённый, я поднялся и зашагал. Тот бриз принёс извне освежение и силу моей физической сущности.

"Эта прохлада, - сказал я - благословенная противоположность жаре - поддерживает жизнь. Жара обессиливает, холод стимулирует. Жара подавляет, холод оживляет. Благодарю Бога за бриз, ветры, воды, холод".

С радостью я повернулся к бризу. "Это источник жизни, я прослежу его до самых истоков, оставлю проклятую пустыню, ненавистное солнечное сияние, и буду искать благословенные места, рождающие холодные ветра".

Я быстро зашагал, а бриз стал более энергичным и холодным. С каждым увеличением скорости моего движения казалось, что с такой же силой усиливается и бриз – его сила и прохлада.

"Разве это не радостно? - пробормотал я - Мой Бог, наконец, стал именно Богом. Зная о моей нужде, Он послал бриз, в ответ на мою молитву поднялся освежающий ветер. Будь проклята жара" - громко закричал я, когда помыслил об ужасно прошедшем дне. "Благословение прохладе".И, точно в ответ на мой крик, бриз усилился, а вместе с ним и холод. И снова я послал благодарность Создателю.

В тряпичном пальто, одетом на моё тело, я стоял лицом к лицу с ветром и пробирался к родине ледяного ветра, который теперь порывами обрушивался на меня.

Вскоре я услышал хруст под ногами и увидел, что песок под ними стал твёрдым. Я остановился, чтобы изучить его, и обнаружил, что песок замёрз. Странно, подумал я, странно, что сухой песок может замерзать, и тогда я заметил впервые, что меня окружили снежинки. Это была смесь града, песка и снега, по которому я ступал. Меня внезапно охватило ощущение ужаса, и я повернулся инстинктивно, испуганный, и побежал прочь от ветра к пустыне, находившейся позади меня, назад к солнцу, тусклому и холодному, которое уходило за горизонт. Чувство ужаса росло во мне и трясло меня, когда я бежал. Когда я стоял лицом к ветру, то благословлял его, а сейчас я проклинал его, когда бежал к заходящему солнцу. В мольбе я протянул руки к тому шару, ибо позади меня надвигалась поглощающая чернота, и близко ревел ужасный ураган. Тщетно. Пока я раздумывал, бессердечное солнце исчезло из моего вида, а ураган окружал меня. Ветер становился чрезвычайно холодным и неистово бушевал. Казалось, что солнце ушло из моей жизни, и с его исчезновением очертания земли также исчезли из вида. Была кошмарная чернота, теперь, видимо, Вселенная стала для меня пустой. Холод усиливался и замораживал моё тело до костей. Сначала я ощутил укус от мороза, затем боль от холода, затем нечувствительность тела. Мои ноги были парализованы, а конечности неподвижны. Омертвев к ощущению боли, ослепший среди тьмы, лишь один мой нос, выдыхающий и вдыхающий воздух, был для меня реальностью. А когда скрипучий мороз достиг моего мозга и заморозил его, звук бури прекратился, и исчезли физические ощущения. Мой порабощённый ускорившийся интеллект оставался заключённым в замороженную форму, которую не мог оставить, и не мог, однако, контролировать.

Размышление за размышлением прошли через заключённую мыслящую сущность, и по мере того, как я мыслил о том, какие отвратительные ошибки совершил по ходу прошлой жизни, они выросли до размеров катастрофы. Бог ответил на мои мольбы: я последовательно пережил пустоту земных наслаждений, и каждый урок был оставлен без внимания. Разве я не просил поочередно, а затем, получив желаемое, проклинал каждый дар Божий? Разве не я просил о жаре, холоде, свете и темноте, и не предавал анафеме каждое из них? Когда я находился в совершенной тишине, разве не молил я о звуке, а в укромных пещерах - о ветрах и штормах, и в самых небесных коридорах в присутствии Этидорпы разве не видел я запредельные радости?

Разве не считал я каждое земное наслаждение издевательством, и несмотря на ещё более горький урок, всё ещё следовал своему упрямому курсу, поочередно то прославляя, то проклиная Создателя, а затем сам, находясь среди воющей пустыни, в совершенной темноте мой сознающий интеллект разве не связан замороженным угрюмым подобием тела? Всё вокруг меня было мёртвым и чёрным, всё внутри - неподвижным и холодным, лишь только один мой убыстрившийся ум пребывал, как сознающий интеллект пребывает в каждом теле, пока тело имеет форму смертного, ибо смерть тела не сопровождается немедленным освобождением разума. Сознание мёртвого человека является всё ещё соображающим, и тот, кто считает, что мёртвые неразумны, поймёт свою страшную ошибку, когда, лишенный движения, он будет оставаться в мёртвом теле, осознавая всё, что проходит вокруг него, ожидая освобождения, которое может наступить только после распада и разрушения плоти.

Поэтому, не осознавая боль и любое физическое ощущение, я, порабощённый, продолжал существовать. Век за веком проходили, нагромождаясь один на другой, потому что время для меня было неизменяемым, не более того. Сейчас я молился о любой перемене, и завидовал наслаждениям самих дьяволов в аду, ибо, если бы им не была дарована сила движения, разве могли бы они не слышать, не видеть и не осознавать те боли, которые испытывали? Я молил о смерти - абсолютной и вечной. Наконец, тьма уменьшилась, и под низом я увидел замёрзшую землю, уродливые глыбы льда, свирепствующую бурю, ибо сейчас посредством размышления я научился чисто разумом и воспринимать через внутренний свет. Моё тело, твёрдое как камень, стояло неподвижно и хранилось замороженным во льду. Мир был замёрзший. Я воспринимал, что солнце, луна и звезды, почти зависшие, неподвижные и тусклые, сверкали в холодных глубинах пространства. Сама Вселенная замерзала, и только мой истощённый интеллект пребывал в опустошении. Проходили век за веком, пролетали эоны времени, нация за нацией вырастала и умирала, и после неисчислимых эпох человечество исчезло. Будучи не в состоянии освободиться от замёрзшего тела, мой разум оставался единственным зрителем окружающий мёртвой тишины. Наконец, в нижней части моего видения исчезла луна, затем одна за другой звёзды, а затем я стал наблюдать, как солнце тускнеет, пока, в конечном счете, осталась молочная марлеподобная плёнка, чтобы указать на его лицо, и после этого - пустота. Я пережил Вселенную. В совершенной темноте живой интеллект, сознавая всё, что прошло в веках, всё ещё издавал звуки, заключённый в тело замёрзшего смертного. Я увидел записи (рекорды Акаши) своего дальнего прошлого, соблазны, которым подвергался, и назвал себя глупцом. Ведь если бы я послушался искусителя, то мог бы пострадать гораздо меньше, и у меня могли бы быть приятели, будь они хотя бы даже дьяволы из преисподней. Я снова переживал свою жизнь, бесконечное количество раз думал о своих искусителях, о предложенных чашах, и, рассуждая, спорил с самим собой.

"Нет, - спорил я - нет, я же обещал, я поверил Этидорпе, и если бы повторить всё сначала, я бы не пил".

Затем, как только эта мысль унеслась от меня, ледяная сцена рассеялась и замёрзшая форма меня самого исчезла из вида, песок рассыпался в ничто, и в натуральном своём теле, в естественном состоянии я очнулся в земной каверне на коленях, в стороне от любопытных перевёрнутых грибов, фрукты которых я ел, слушаясь распоряжений моего спутника. Возле меня стояла знакомая фигура моего спутника со скрещёнными на груди руками. Как только мой взгляд упал на него, он протянул руку и поднял меня на ноги.

"Где же Вы были в течение несчастных эпох, которые прошли с тех пор, как я Вас видел последний раз?" - спросил я.

"Я был здесь, - ответил он - и Вы были здесь".

"Вы лжёте, злой колдун, - воскликнул я. - Вы снова лжёте, так же как и раньше мне лгали. Я следовал за Вами до края дьявольской земли, до каверны пьяниц, а затем Вы оставили меня. С тех пор, как мы встречались в последний раз, я провёл в невыразимых муках миллион, миллиард лет, и эта агония была вдвойне ужасной по сравнению с мыслью, да, с самим видом и касанием небес. Я прошёл в двойную вечность и испытал блаженство экстаза, ужасы проклятья, и сейчас Вы смеете нагло мне говорить, что я был здесь и что Вы были здесь с тех пор, как я видел Вас последний раз стоящим возле этих проклятых грибных чаш".

"Вы лжёте, злой колдун, - воскликнул я. - Вы снова лжёте, так же как и раньше мне лгали. Я следовал за Вами до края дьявольской земли, до каверны пьяниц, а затем Вы оставили меня. С тех пор, как мы встречались в последний раз, я провёл в невыразимых муках миллион, миллиард лет, и эта агония была вдвойне ужасной по сравнению с мыслью, да, с самим видом и касанием небес. Я прошёл в двойную вечность и испытал блаженство экстаза, ужасы проклятья, и сейчас Вы смеете нагло мне говорить, что я был здесь и что Вы были здесь с тех пор, как я видел Вас последний раз стоящим возле этих проклятых грибных чаш".

А затем он продолжил:

"Позвольте мне рассказать Вам о человеческом понимании вечности".